АМУРСКИЕ КАЗАКИ

Доброй памяти моей дорогой свекрови «Мари Оси»

Так уж случилось, что двое молодых людей, живших и работавших несколько лет, бок-о-бок рядом, ни сном, ни духом, как говорят, не ведали, что являются друг другу родными по крови.

Было это в Мукдене в начале пятидесятых годов двадцатого столетия. С тех пор прошел не один десяток лет, целая жизнь уже на родине. Однажды, будучи в Омске, я повстречалась с одной из таких уже далеко не молодых землячек. Мы разговорились, вспоминали всех наших земляков по Мукдену и вдруг поняли, что Муся, моя сотрудница по работе в магазине Чурина, назвавшая свою девичью фамилию Ташлыкова, имеет прямое отношение к Ивану Лалетину. Фамилия редкая, но он ведь тоже Ташлыков, сказала я. Странно, задумалась Муся, как мы раньше не разговорились, что мы однофамильцы. Мы из амурских казаков, дополнила она. Так и Иван тоже из них! Его дядьки, братья отца, служили в охране границы на Амуре, дед Гавриил Ташлыков поставлял коней в казачьи войска, а коней у него было косяками. Казаки охраняли поочередно неделями границу, пьянствовать было некогда, не то, что в соседних бедняцких деревнях. Дальше – больше, дошли до истоков, когда давным-давно переселила Екатерина П двух братьев Ташлыковых на амурские земли.... От одного брата выросла ветвь Муси, от второго брата – ветвь Ивана. Будучи молодыми, ни Муся, ни Иван как-то не интересовались прошлым, жили настоящим, как и все живущие на чужбине.

 Работали, мечтали о том дне, кто куда и когда уедет, когда настанет время уезжать из Китая. Влюблялись, дружили, на то она и молодость, чтобы не думать и не выяснять, каким образом и откуда появились в Китае, в Мукдене, и кто кому брат или сестра. Каковы судьбы людей, носивших эту фамилию и их отношение к тем, кто остался, может быть, на далеком Амуре, есть ли связь между ними? Вопрос стоил того, чтобы поехать в далекий Хабаровск. Да, жили Ташлыковы на Амуре, но фамилия эта никогда в семье моей свекрови не упоминалась, хотя ее сын Ваня с рождения был Ташлыков. Забегая вперед, скажу, что племянники моей свекрови жили в Хабаровске, которые наверняка знали всю предысторию. В Хабаровске живут Балябины, имеющие прямое отношение ко всему этому. Племянница Нина Беспалова, рожденная Балябина, призналась мне, что ее двоюродный брат Иван, вовсе не Лалетин, а Ташлыков. Вернувшись из поездки, я, не откладывая на долго, было очень интересно узнать, спросила, кто такой Иван Ташлыков? Он ответил: «Так, я же!» Так было решено рассказать трагичную историю жизни матушки Ивана, бабушки Марии, которой уже нет с нами. Отец Вани Геннадий Гавриилович Ташлыков, мать – Мария Осиповна Балябина, в замужестве Ташлыкова. Родина их – амурская станица Михайлово-Семеновская, село Воскресеновка. Село было большое, зажиточное, в каждой семье бывало до 7-9 детей. Батраков не держали, обходились своими силами, с хозяйством управлялись сами. Дома добротные, под оцинкованной крышей.

«Мари Ося» – Мария Осиповна c cыном Иваном, 
город Огре, 60-е годы

 «Мари Ося» – Мария Осиповна c cыном Иваном, город Огре, 60-е годынеобходимое для хозяйства. Здесь Мария вышла замуж в небольшую семью. Свекор, муж, его младшая сестра Дюшка (Клавдия, с которой вместе впоследствии, прошли все муки странствий). Нужно было с первых дней продолжать знакомую по дому работу: печь хлебы, мыть и убирать, кормить здоровых крепких на работу мужчин; а казаки, известно, мужскую работу делают споро, но к женской не подойдут и близко. Как носить на коромысле воду, истопить баньку (что она делала до самой своей кончины), да и коня запрячь и подвести к казаку – это все женское дело, а уж за детьми, их трое – и вовсе материнский уход. Словом, была крепкая привычная к крестьянскому быту, казачка. Мария тоже выросла в мужской семье – отец и 4 брата. Мать свою она не помнила, попала в нее молния возле открытого окна. Два брата Иван и Григорий служили в лейб-гвардии Его Императорского Величества в казачьем полку. Почетное дело. Иван Осипович постановлением Тройки УНКВД приговорен к ВМН, расстрелян в 1938г. В 1961г. дело прекращено за отсутствием состава преступления, реабилитирован в 1989г. Григорий Осипович постановлением Тройки УНКВД – к ВМН, расстрелян в 1938г. в Хабаровске. Реабилитирован в 1989г. Третий брат Василий Осипович, был забран, затем был отпущен домой умирать от чахотки. Четвертый брат Андрей Осипович - колхозник, ушел в ЧЕКА, в 1937г. осужден к семи годам лишения свободы. Реабилитирован в 1991г. В семье Балябиных, как и в других казачьих семьях Приамурья, держали свое хозяйство, охотились на зверя, заготовляли пушнину, звериные, телячьи, воловьи шкуры. Все шло на обмен. По Амуру вверх, с моря поднимался американский пароход, привозил все необходимое для хозяйства. Здесь были сохи и бороны, маслобойки и крупорушки, швейные машины «Зингер», сепараторы и много другого. Выйдя замуж, Мария вновь окунулась в знакомый крестьянский быт, ничуть не боясь трудностей. В хозяйстве было 6 лошадей, 2 коровы, телята, птица, за всеми нужен был уход. А еще и трое малых детей. На Дальнем Востоке с 1928-г. по 1931-й год началась коллективизация. Ивану 3 года. В памяти осталось последнее лето с отцом. Отец ворошит сено, переворачивает валки...

Но, вот пришла зима, а с ней – беда. 1931-й год. Пришли раскулачивать соседей Крутиковых. Очередь дошла до Ташлыковых. Переписали имущество. Одежда меховая, бархатные сарафаны, кофты, женские ботинки на шнуровке, кухонная утварь. Такие вещи, как сепаратор, швейная машинка, унесли с собой, угнали и коров. Но, лошадей оставили. На следующий день после переписки морозной ночью решили бежать. Подняв троих сонных детей и покидав наскоро теплую одежду и провиант в сани, Мария и Геннадий, его шестнадцатилетняя двоюродная сестра, их соседи с 5-ю детьми и братом 16 лет, учитель – одиночка, в 2 часа ночи двинулись в путь. Иного выхода не видели, иначе была прямая дорога в урман. А урман – это непроходимая тайга, такая чащоба, что даже зверь не пройдет и птица не пролетит. Комбеды (комитеты бедноты) действовали быстро и решительно. Когда случился побег, брат Марии Андрей – чекист, был на охоте и не знал, что случилось с семьей младшей сестры, в последствии он был арестован.

Побег при раскулачивании был неизбежен. Раскулаченных увозили в урман и оставляли там. Тогда еще до «лесоповала» не додумались, кидали людей либо на лютую смерть, либо на суровое выживание. Мария, уже бабушка, в семидесятые годы, живя в Латвии, поехала навестить оставшихся в живых родственников на Дальний Восток. В Биробиджане и в Хабаровске дети двоюродных братьев – племянники, пригласили тетю Марию, когда-то ушедшую за кордон в Китай. Они-то и рассказали, как много было пережито теми, кто остался от большой семьи. Казаков, не повиновавшихся, бежавших, возвращали и расстреливали. Муж Марии Геннадий, отец троих ее детей, был расстрелян. В глухих таежных лесах другие станичники выжили и основали поселения. Крепкие казачьи изгнанники, они жили обособленно, не выходя и не показываясь в несправедливый мир. Были ходоки, снабжавшие всем необходимым извне – орудиями охоты, добыча была основой для продолжения существования.

Итак, продолжу о побеге. Перейдя через реку Амур, пошли на юго-запад к чужой территории – внутренней Монголии. Ровно через сутки пути ночной привал. Не разжигать бы костер... Но нужен отдых, малые дети – обогреть и накормить. Беглецы на костре варят ужин, лошади распряжены. Вдруг... летучий отряд красных, занимающийся грабежами китайских приграничных поселений. Не помогли берданки, убили учителя, врасплох забрали мужчин и увезли. Остались женщины и дети одни, а детей-аж девять душ! Соседские дети Крутиковы: Макся (Максим), Ситька (Сидор), Васятка, Климка, самый малый, Анфиса. Ташлыковы: Васятка, Варя, Ваня – младшенький, сестра мужа пятнадцатилетняя Клавдия. Дальше выводили их местные гольды в сопки, к зимовью. Сначала они обстреляли женщин, но, к счастью, когда увидели: «Марийка! А мы вчерась в тайге видели твоего брата Андрея, он охотился!», они хорошо знали семью Марии, так как часто бывали у них в станице, в доме.

Закончился первый этап жизни, счастливой – семья, кров, вольная казачья жизнь. И началась жизнь на китайской стороне, на чужой территории. Начался долгий путь трагических лишений и утрат. Второй этап, записанный в Книге Судеб, перевернул полностью весь изначальный жизненный путь и уготовил суровые испытания, возложив их на плечи несгибаемой, но все же хрупкой женщины. Трое детей росли и требовали положенного. Ради этого нужно было жить. Зимовать пришлось в китайской фанзе, спать на кане, где один бок греется, а другой мерзнет. Рассчитывали поскорее вырваться из таежных объятий леса, но остались на 2 года. Когда был съеден припасенный провиант, и почти ничего не осталось, пришли хунхузы, промышляющие грабежами. Они забрали теплую одежду несчастных, взамен оставили соевых бобов лошадям, из этого же котла распаренными бобами питались и беженцы. Хунхузы сначала не забрали лошадей, им они в горах были без нужды, когда они делали набеги на китайские горные селения, но к концу зимы пришли и за лошадками. Жеребчик Карька ласковый, взрощенный с рожденья хозяйкой Марией, почуял неладное. Он, встав на передние копыта, с силой колотил задними. Так брыкался, что хунхузы в ужасе посыпались в снег. Только после долгих уговоров Марии Карька смирился со своей участью стать сиротой при новых хозяевах, они еще за неповиновение могут из глаз сделать бельма, и понуро поплелся за хунхузами... Началась и без того унылая пора жизни несчастных затерявшихся в сопках полуголодных, заброшенных людей, кроме сои ничего не осталось. Берданки, с помощью которых можно было добыть лесного зверя, забрали красные, когда уводили казаков.

Пришло лето, не было ни одежды, ни коней, ни проводника, чтобы пробираться к людям своими оставшимися силами. Но, это было тяжелой задачей. На руках двух женщин и девочки-подростка была судьба восьмерых малых детей. Но, вот ожила тайга, и лес начал одаривать своими богатствами. Собирали молодые листочки черемши, заячьей капусты, лебеды, дикого лука, варили чаи из березовых почек и молодых сосновых побегов, а из коры дуба останавливали частые «приседания» ребятни от непривычной пищи. Позднее пошли ягоды, грибы. От голода спасала рыбалка. Весной нарезали ивовых прутьев и сплели «морды» – корзины для ловли щуки. Попадалась больших размеров рыбина, вот из ее-то шкуры и шили штаны и куртки. За зиму дети повырастали из домашней одежды, да и обуви, вот и пришлось мастерить алочи «обутки», какие носят гольды, как повседневную летнюю обувь. Да и штаны. Они прочны, чем старше щука. Ловили зимой щук острогой в проруби, которую женщины вырубали оставшимися в тайниках топорами, лопатами, железными прутьями. Рыбалка спасала от голода. Мария до конца своих дней с благодарностью относилась к рыбе, она не дала погибнуть от голода, да и одевала. Но, главное, научились «охотиться»! Однажды, полоща в проруби белье, а ходили на речку с топорами, палками, женщины забили козу, выбежавшую на лед. Это был пир! Объелись мясом с соей так, что дети заболели животами, и опять пришлось отпаивать их взварами. Еще ставили «петли» из конской гривы. Первую зиму ставили их на «косых», на глухаря; на тропинке клали ягодки брусники. Они вели к петле, глухарь склевывал и ступал в петлю и, ни тут-то было, попадался.

Следующая зима показалась не такой суровой и затяжной. Припасено было топливо, какая ни какая «одёжка на рыбьем меху». Хунхузы наведывались, подкидывали чумизы, гаоляна. Отсюда пошла тарабарщина: «Чумиза – гаолян, ни- ды чушка иго-ян!». Это означало, что грубые злаки чумизы и гаоляна – еда свиней и бедняков. Но по своей сути хунхузы не трогали, не обижали женщин. В Китае ребенок – это оберег для женщины-матери, к ней уважение, кто бы и какая она ни была, а здесь их было восьмеро и подросток. Однажды, из ближайшего китайского селения приехали на арбе крестьяне, а был уже конец зимы, китайский новый год по лунному календарю, праздник Весны Чун-цзе, и позвали всю ораву детей с женщинами в гости в ближайшую деревню. До этого женщины нашли туда дорогу. Голод заставлял выменивать на чумизу кое-что из остатков одежды выросших из нее детей. Китайцы угостили пельменями, солеными овощами, пампушками и еще положили с собой. Им не впервой было общение с «ломоузами» (ломоуза – лохматая шапка, так звали казаков), граница рядом, ходили с контрабандой до русских поселений. Бабушка Мария, когда речь заходила о «ломоуза», слышала от казаков о так называемом «Боксерском восстании», случившемся в 1900 году, как топили в Амуре повстанцев. Для поднятия духа восставшим против русских, прибывших на китайскую территорию для строительства железной дороги, давали желтую бумагу, пропитанную опием, они дурели и шли напролом. Казаки их связывали косами (в то время китайцы мужчины носили длинные косы) по несколько человек и топили в Амуре. С тех пор пошло: «Хэй-Лун-цзян шуй лян- пу-лян?», что означает обидное: «Вода в Амуре холодная или нет?». На это в ответ китайцы назвали всех белых людей (независимо от национальности) обидным прозвищем.

Так, казаки, носившие папахи, стали «ломоуза»! «Ломоуза» в ходу и по сей день. В Муданьцзяне я шла по рынку. Слышу, мне вслед кто-то из молодежи произнес: «Посмотри, ломоуза идет!». Я остановилась, и, вернувшись, спросила, а что это значит? Они засмеялись и, в свою очередь, удивившись, как это я их поняла вдруг, осыпали меня градом вопросов. Видно, в праздности надоело сидеть за прилавками, торговля далеко не бойкая, вот и набросились на «ломоуза»! Но, тут последовал «жесткий» удар, они не ожидали такой быстрой моей реакции! Ну, расскажите, пожалуйста, какой смысл заложен в этом слове? Разве на мне надета лохматая шапка? Знаете ли вы смысл того, что произнесли только что? Бу-хао исы! Плохой смысл! (дословно), не красиво! Еще больше замешательство. «Извините нас пожалуйста, мы не знали, что это не красиво!» Конечно, о смысле они не думали, их ошарашило, как это вдруг на рынке, где ходят только свои сограждане, какая-то ломоуза пришла покупать зеленый чай, специи и кунжутное масло и заговорила о приличиях, да еще и покитайски! В Линькоу переводчица Маша, девушка «не настоящая студентка», как говорит Коля, однажды, смотря какой-то американский боевик по TV, забыв ситуацию, в восторге воскликнула: «Какой красавец этот ломоуза!» Маша, ты что сказала? Что это означает? Она, ни мало не смутившись, пояснила мне, что у всех белокожих мужчин (в данном случае был американец) грудь и руки покрыты волосяным покровом! И, значит, они ломоуза! А, причем тогда шапка? Не знаю, сказала она, так их все называют... Вот вам и боксерское восстание!

Но, вернусь к пленникам леса. Всякое начало имеет свой конец. И вот, он наступил, этот день – день конца. Из ближайшего китайского селения явилась женщина полукровка, почти уже забывшая русскую речь, и предложила помочь перекочевать в ближайший поселок, примерно в 200 км. от зимовья, Лахасусу. За это нужно было платить. Мария, когда случилось бегство из родного крова, прихватила с собой серебряные монеты советской чеканки. За время их жизни в зимовье деньги лежали, надежно упрятанные от хунхузов в разных местах – в дуплах деревьев, в оглоблях, а в фанзе припрятала так, что и сама-то еле нашла, где-то под каном замурованные. Вот они и пригодились, чтобы начать, с чистого листа новую тяжелую судьбу жизни в чужой стороне себе и своим троим ребятишкам. Помощи ждать было неоткуда, вся надежда была только на себя. Окончился «зеленый плен». На серебро наняли монгольскую арбу с огромными двухметрового роста в диаметре колесами. Колеса скрипели так, что в ушах чесалось. Слышно было за версту, что едет честный человек, не то, что тихие молчаливые повозки, крадучись, как воры в ночи! Таковы понятия монголов. Монгольские арбы – скрипит дерево по дереву, без смазки, по истине – не помажешь, не поедешь! Из тайги выбрались в Лахасусу, Фугдин, Тямусы, по Амуру на Сунгари – в Харбин. Последним стал Мукден. Вся судьба Марии была соткана больше из переживаний, чем радостей. Она за два года жизни в суровых условиях тайги привыкла принимать на себя удары судьбы, но, не смотря на суровую закалку, не в силах была перенести потерю детей. Когда начало казаться, что таежный кошмар позади, что среди людей не то, что среди лесного безмолвия, и можно продолжать бороться за существование, пришла новая беда. -

Холера каждое лето косила людей, вопиющая грязь монголов, сплошное бескультурие – делали особенно уязвимыми белых жителей, пришельцев с российской стороны. Первым заболел Васятка, за ним Варюшка, малому Ване досталось послабление. К счастью, теряющей надежду Марии, ее «последышек» выжил. Младшенький Ванюшка, переболев, остался жив. Чудо ли спасло, или неуемная тяга к жизни, заложенная крепкими казацкими генами, но мальчик выжил. Сердобольные люди помогли, кто, чем – мукой, чумизой, а кто – одеждой. Не было розни между своими и чужими, едва понимавшими язык друг друга. Языком рук, а, главное – душой, люди объединялись в горе. Бывшие соседи, сострадальцы по «лесному плену», Крутиковы, перебрались в Харбин. Мария, похоронив детей, перебралась в Фугдин, где ей предложили работу и кров в английской таможне. Она готовила обеды и ужины, здесь же, на территории 2-х этажной таможни, дали комнатку ей с сыном. Здесь же, познакомилась с Шуляковскими. Шуляковский был начальником таможни, в штате у него было человек 5-6 русских сотрудников. Англичане приезжали на неделю-другую отдохнуть и пображничать, а жили в гостинице, тутже на территории. Шла гражданская война. Но, на таможне развивался английский флаг, как оберег, ни хунхузы, ни какие другие недруги, не заходили.

В 1933 году в Фугдин зашли японцы, расквартировали половину территории, поставили палатки. Детей, а кроме Вани и Коли Шуляковского, других не было, японцы угощали сладостями, «Гурико» (бегущий человек) в коробочке тянучки и какая-нибудь свистулька, японскими конфетами и пастилой. В таможне прятался шестилетний мальчик, сын китайского генерала, которого генерал, отступая, оставил, так как вся его семья погибла, и он везде его возил за собой. - 316 -Мальчик прятался, иначе бы японцы запросили за него выкуп. Однажды, Ваня пережил первое сильное потрясение. В то время были голубые аэропланы почтари, разбрасывавшие мешки с почтой, которые летали на довольно небольшом расстоянии от земли. Мальчику показалось, летит страшный дракон прямо на них с матерью. Она стояла, не шелохнувшись, а Ваня, с силой вырвавшись из материнских рук, сломя голову побежал в ближнюю фанзу. Это было его первое знакомство с неизвестным миром. Японцы, разогнав остатки китайской армии, остались.

Таможня перестала существовать. В Тямусы в то время уже жил и работал крестный отец Вани – Лалетин. Он узнал о трагедии семьи, когда случился побег. Потом надолго затерялись следы Марии с детьми в тайге. И, вдруг, оказалось, что они рядом, в Фугдине, вновь без работы и без крыши над головой, и Мария потеряла двоих детей. Тогда он поспешил забрать ее с крестником в Тямусы. Они поженились, родился сын Александр, а Ване дали фамилию крестного – Лалетин. Но, судьба была неумолима к Марии и на этот раз. Снова случилась эпидемия, и годовалый мальчик Александр умер. Вскоре погиб от хунхузов и крестный отец, давший крестнику свою фамилию. Вот здесь уже можно было бы поставить точку в вопросе о фамилии Муси и Ивана – оба были изначально Ташлыковы. Эти двое «однофамильцев», родных в четвертом, а то и в пятом поколении и навели на мысль поведать о том страшном времени, страшной расправе над последними казачьими кланами. Вторым чудом для маленького русского мальчика в начале его жизни в Китае, он никак не мог этого понять, были летящие по воздуху ящички, да не пустые, а с денежками! - 317 -В городе был универсальный магазин, товары продавались в разных отделах. В середине зала сидел кассир, к нему со всех двадцати отделов была протянута по воздуху проволока, по которой на недосягаемой высоте из отделов «летели» ящички с деньгами, в кассу, оплата за купленный товар, и обратно - чек со сдачей! Появилась возможность заработка у русских хозяев, и Мария, проработав 4 месяца на колбасной фабрике, заработала на дорогу, и они с сыном перебрались пароходом по реке Сунгари в Харбин. Сначала работала у Немудровых, готовила, убирала.

Своим отношением к труду, заботой, глубокой порядочностью заработала доброе имя. Потом ее пригласили старые знакомые по английской таможне Шуляковские, которые после закрытия таможни тоже переехали в Харбин. Но, условия жизни «в людях» не позволяли жить вместе с маленьким сыном, да и пришла пора отдать его в школу, и Ваню устроили в «Русский Дом», закрытое учебное заведение для мальчиков, основанный в память наследника цесаревича Алексея. В нем Ваня проучился до 1938 года. В 1937 году в Харбине появилось объявление о наборе рабочих и служащих мужчин и женщин на завод Бринера с отъездом в город Мукден, и, Мария, долго не раздумывая, отправилась «в новое плаванье». Открылась возможность забрать сына из «Русского Дома», чтобы он был рядом. А работа была знакомая и привычная – готовить и убирать и вести хозяйство. Мария работала поваром при заводе, готовила для служащих и русских рабочих – бессемейных. Для казачки, да еще прошедшей такие суровые испытания судьбы, работа эта была благодарная. Бринер хорошо платил рабочим, к праздникам давали премии. - 318 -Жилье тоже было приличное – жили в бывшем дворце Чжан-Цзо-лина, бывшего правителя всего северо-востока Китая. Прежними «хозяевами», здесь был отряд Асано, жили русские ребята-асановцы. Однажды, через 40 лет, это было в Латвии, встретились два незнакомых человека. Как бывает, разговорились и узнали о том, что они оба в одном и том же месте, под одной крышей, но в разное время, жили во дворце Чжан-Цзо-лина. Раньше на 2-3 месяца С. Коняев, а позднее – Мария с сыном. Бринер арендовал половину дворца для своих работников. Завод по производству каокенита из гаоляна сначала находился в деревне Лого Пуцзы, потом в деревне Тун-Шан- туйцзы, между Дун-лином и Мукденом. Покупателем была, в основном, японская армия; каокенитовые щиты шли на строительство жилых домов, складов и военных построек.

Мария, или, как я ее в шутку называла, – Мари Ося, когда надо было поднять настроение, часто вспоминала смешные истории из своей, битком набитой ими, жизни, какие люди населяли в то время дворец. Была семья Орловых – отец с матерью и их сын Семен, который работал бухгалтером. Мать старушка, бывало, станет обувать ноги туфлями наоборот – левую туфлю на правую ногу и ругает китайцев, на чем свет стоит: «Вот дураки китайцы, не умеют шить обувки!» Кроме завода, в самом городе Мукдене, была главная контора: «Экспорт – импорт, Бринер и Ко». Ввоз станков, машин, вывоз в Германию – соевые бобы, соевый жмых, где производился вторичный отжим масла. В то время в Китае был ручной отжим: 4 стержня и четверо рабочих вручную отжимали соевое масло, в Германии были прессы под давлением 1,5 тысяч атмосфер. - 319 -Работая у Бринера, Мария встретила доброго человека по фамилии Иващенко. Они уволились, терять им обоим было нечего, и ушли к Соловьеву, у которого за Дун-лином было свое имение. Мария нанялась домоправительницей, Сергей Иващенко – смотрителем хозяйства, – хозяева имели молочную ферму. Положили обоим приличное жалованье и хорошую комнату тут же, в имении. Сын Ваня учился в мукденской русской школе – семилетке, а в ноябре 1941 года она его увезла поступать в Харбинский Русский техникум, и когда он, наконец, окончил обучение, она вздохнула свободно, дорога в жизнь ее единственному сыну была открыта. Наступила пора подумать и о своей личной жизни; вместе с Сергеем прожили они 9 лет, но, внезапно заболел Сергей и вскоре умер от туберкулеза. И снова наступила в ее жизни черная полоса.

В 1945 году пришли советские освободители и раскулачили семью Соловьева, а его арестовали и увезли в Гулаг. Семью - тоже. В Мукдене в то время уже был универсальный магазин, известный на всем Дальнем Востоке, И.Я. Чурин и Ко. При магазине была столовая для сотрудников, туда и пришла работать Мария поваром. Вскоре столовую закрыли, а ее перевели в Торговое Представительство (Торгпредство). Здесь она во всю ширь развернула свои кулинарные способности. Ее обеды казались верхом поварского искусства для сотрудников советского Торгового Представительства. Где же им было так сытно и вкусно, в военные годы, живя в Москве, так вот сладко питаться! Она заработала высшую похвалу своему таланту. Последним местом ее работы в Китае стала колбасная фабрика Лейтлова, где она набивала колбасы. Здесь опять судьба улыбнулась Марии, послав ей доброго отзывчивого человека Степана Чихачева.

Вот и пришло время раздумий: оставаться ли навсегда в Китае, уезжать ли, но, куда? У Степана в Австралии были родственники, уехавшие ранее. Клавдия, золовка Марии, из Мукдена уехала в Шанхай и дальше, в Америку. Дети, сын уже имел свою семью, звали с собой в Советский Союз, на целину. Но, слишком свежи были горькие воспоминания той страшной трагедии, разыгравшейся лютой зимой, когда пришлось бежать от неминуемой смерти в урмане, или от пули бесновавшихся комиссаров. Страшно было вспомнить все муки перенесенного голода в тайге, болезни и смерти троих малых детей. И она дала согласие ехать к родственникам Степана в Австралnию. Подали документы на выезд, уже были отправлены вещи. Но, тут опять случилось то, что и должно было случиться на исходе гражданской войны в Китае: 8-я Народно-Освободительная Армия победным маршем гнала армию Чжан-Кай-ши, освобождая оставшиеся территории. Выезд за границу стал невозможен, а вещи Марии и Степана уже находились в Шанхае, готовые к отправке пароходом, и ждали своих хозяев. Через 3 месяца востребованные вещи были возвращены в целости и сохранности.

Оставался из двух вариантов один: либо оставаться и продолжать жить в Китае, но без детей, либо уезжать с ними на целину. И она поехала. Она вернулась через двадцать с лишним лет, но теперь легально через границу, имея при себе советский Вид на жительство, в пассажирском вагоне. До границы. А, переехав границу, - в вагоне для перевозки скота. Все стало на свои места, ясно и просто: впереди была Сибирь, родная сторонка, хотя и далеко не Амурские края. Прожили они со Степаном в привольных целинных краях Новосибирской области около двух лет одни, без детей. Сын Иван с семьей уже жили в Риге.

Тёща Ивана была уроженка Риги, дочь богатого человека, увезённая ребенком во Владивосток, а потом волею судьбы - в Китай, и пожелавшая умереть на родине. И, конечно, дети перетянули их поближе к себе, в Огре, тихий, уютный курортный городок. В нем они построили дом с усадьбой в 12 соток, разбили яблоневый сад. Но, работать ездили в Ригу, Мария не могла себе представить жизнь без дела, без работы. Они устроились на железную дорогу сушить песок для паровозов. Когда пришло время выхода на пенсию, казалось, можно теперь и отдохнуть. Но, и по дому нашлось много дел. Одних яблонь только было 20 деревьев. Груши, вишня, малиновые, смородиновые и крыжовниковые кусты, масса цветов, в парнике огурчики и помидорчики, а сколько было салата, моркови и всякой огородной мелочи! И за всем этим нужен был уход и заботливые руки Марии.

Зимой наметало столько за ночь снега, казалось, не расчистить. Но бабушка Мария, румяная от мороза, сама управлялась со снегом, деда Степана уже не было. Снег убирала не только на усадьбе, но за воротами расчищен был въезд. Сколько же было неуемной энергии и силы у нее! Каждую субботу она топила баню, воду из колодца носила сама. Ходила в баню всегда последняя, чтобы был легкий жар. Раз в неделю обязательно на столе были пельмени и сладкие пироги с творогом и яблоками. А какие куличи заводила, по старым станичным рецептам, откуда что помнилось! Никакие ветры лихие, никакая чужбина не могли искоренить того, что было веками заложено в памяти. И веру христианскую ничто в ней не могло искоренить. Правда, в Огре не было православной церкви, она ходила в кирху, успокаивая себя, что и в кирхе молятся Иисусу Христу. Зимними вечерами она всегда вязала к Новому Году свитер и носки в подарок сыну, салфетки.

Особенно увлекалась хоккеем. Знала все команды и всех игроков по фамилиям. Хоккей – было ее хобби! О своей жизни в Китае она как-то мало рассказывала. Но, очень подробно вспоминала о своем замужестве, когда отдали ее замуж в другую станицу. Эта часть ее жизни была ничтожно мала в сравнении с тем временем, когда она мытарствовала сначала по тайге, затем, переезды из города в город, с места, хотя и не очень обустроенного, на новое, и опять все сначала. Работа и скитание по чужим людям, когда нет у человека своего угла, это тяжкое непосильное бремя. Вспоминая прожитые тяжелые и трудные годы, она снова возвращалась к светлым воспоминаниям своей молодости, так было легче – помнить о радостных моментах жизни! С этим и осталась в памяти сильная женщина, сохранившая до глубокой старости молодое сердце и молодую душу.

Журнал «Русская Атлантида», Челябинск