«ЛИСТЬЯ ЖЕЛТЫЕ, СКАЖИТЕ, ЧТО ВАМ СНИТСЯ…»

Мы встретились с Олей Кононовой в Риге, можно сказать, случай привел. А, может быть, наше всемирное землячество, братство. Так получилось и при встрече с Олей. В Москве ее знают и помнят ее бывшие соученики и подруги по Харбину. Они и попросили меня навестить ее, когда буду в Риге. Вскоре о ней я написала в своей книге «Японцы».

Нас с Олей познакомила Аня Вартминская, тоже наша 
харбинская  подруга,  с  которой,  кстати,  в  Харбине  мы 
совсем не только не были знакомы, но и не встречались 
попросту  оттого,  что  она  жила  в  подворье  Софийской 
церкви и училась в Первой городской школе на Пристани. 
Надо  сказать, что все харбинские школы были как бы в 
отдалении друг от друга и находились в общении, разве что, 
на  каких-то  спортивных  соревнованиях  или  общих  выс- 
туплениях в концертах.

Жила  Аня  во  время  нашей  всеобщей  состоявшейся 
встречи  в  Саласпилсе,  я в  Огре,  ну,  а  Оля  и  вовсе  в 
Задвиньи  (район  Риги  за  рекой  Двиной-Даугавой).  Свела 
нас  с  Олей  все  та  же  Аня,  которая  до  этого  частенько 
навещала  «осиротевшую»  после  смерти  мужа  Олю.  Уже 
тогда  Оля  была  безнадежно  больна  и  передвигалась  по 
квартире с «ходунком», очень болели ноги от сидячей всю 
жизнь работы машинистки - стенографистки.
Наша встреча состоялась в 90-годы. Она продлилась 
совсем недолго, вскоре Ольги не стало… И я написала о 
ней,  о ее  харбинской  молодости,  работе,  приносящей 
удовлетворение, о беззаветной любви и жизни с любимым, 
его скоротечный уход из жизни и… одиночество.
Перебирая  страницы  нашей  милой  вестницы,  газеты 
«На  сопках  Маньчжурии»,  я  услышала  в  одном  из  ее 

номеров Олин надрывный стон о случившемся, о горьких 
воспоминаниях  несбывшейся  любви  ее  верной  подруги 
Милочки. Это было последнее ее послание и напоминание 
всем нам о них, ушедших.…
Вот что она тогда писала:
«Осень – скучная пора жизни для человека пожилого и 
полностью одинокого, оторванного от близких друзей и по 
стечению исторических обстоятельств вновь оказавшегося в 
эмиграции.  Теперь  только  в  Латвии.  Рига  – прекрасный 
город,  к  которому я  привыкла  и  который  полюбила.  Но 
исторически не могу перестроить себя на роль эмигрантки с 
ограниченными возможностями во всех областях жизни – в 
моральном,  материальном  аспектах, в  оторванности  от 
России.
Поздними осенними вечерами бывает особенно тоск- 
ливо.  Натужно  звенит  одиночество.  Любимый  муж  по- 
хоронен на одном из рижских кладбищ… Письма от друзей 
стали приходить все реже, а я жду их с большим нетерпени- 
ем. Пустого пространства становится все больше и больше. 
И  это пустое  пространство я  заполняю  воспоминаниями, 
прокручиваю их в себе, словно кадры из старого любимого 
фильма. Воспоминания – это путешествие в мир прошлого, 
встреча с друзьями.
Недавно получила письмо из Москвы от самой люби- 
мой и близкой подруги Милы, в письме стихотворение, оно 
о прошлом. Я читаю и плачу, и передо мной открывается 
страничка прошлого – день праздничный и светлый.
Харбин. Весна 1945 года. Пасхальные дни. На сцене 
«Модерна» оперетта «Веселая вдова». И, конечно, премьер 
– наш  легендарный  Турчанинов.  В антракте  нарядная 
публика обменивается впечатлениями. А я потеряла свою 
подругу  и глазами  ищу  ее  в  этой  празднично-нарядной 
суете.  Да  вот  она!  Тоненькая,  как  веточка,  под  руку  со 
своим «королем вальсов»– с Валей.

Они  не  видят  окружаю-щих.  Они  такие  влюбленные, счастливые, такие  молодые!  Я  про- 
бираюсь к ним со своим кавалером.  Я  хочу  поделиться  впечатлениями от оперетты. Но где там! 
Валя  опережает  меня, шепчет мне на ухо: «А у нас  с  Милочкой  осенью 
будет  свадьба,  мы  обо всем  договорились,  ты будешь  шаферицей.  Но 
пока никому ни слова!» Я смотрю на них и переполняюсь счастьем, словно оно переливается на меня 
из их влюбленных сердец. Мир кажется еще светлее, еще праздничнее  и  совсем  безоблачным.  Я  целую  их  обоих, 
поздравляю.  Это  была  не  просто  весна, это  была  весна любви и счастья.
И была осень. Трагическая осень 1945 года. Валя погиб 
в ГУЛАГе, оставшись в моей памяти «молодым, красивым, 
в буйном цвете юношеских лет». Тревожными ночами про- 
сыпалась его бедная мама Людмила Петровна (с которой я 
дружила),  и  ей  казалось,  что  Валя  стучит  в  окно…  Она 
открывала окно и кричала в пустоту ночи: «Валя, Валя…» 
Теперь они – мать и сын соединились в Царствии Небесном. 
И обоим им Вечная Память.
В присланном мне письме, как я  уже  сказала, было 
стихотворение  о  том,  как  бережно  сохранила  память  та 
тонюсенькая девочка о своем друге, погибшем в лагерях 
ГУЛАГа. Моя подруга Мила всегда умела вылить душу в 
стихах, ей это дано было с детства…»

ЛЮБИМЫЙ  СОН
Цвела весна. Я в комнате уютной 
Ждала прихода друга своего. 
Ждала… и задремала на минуту. 
Открыв глаза, увидела его.
В руках букет черёмухи душистой.
И взгляд восторженный влюблённых глаз. 
И в щечку поцелуй неповторимо чистый, - 
Всё, что бывает в жизни только раз.
Потом гуляли долго по гольф–полю. 
Он говорил мне о любви своей.
Другого счастья больше не припомню,
Как счастье этих самых светлых дней.
Расстались мы не от того, что разлюбили. 
То был суровый приговор судьбы.
Был крест судьбы, но не было могилы, 
Куда б могла я приносить цветы.
Потом, как по закону нашей жизни,
Был муж, была хорошая семья.
Был переезд на берега Отчизны,
Другой уклад –  работа, имена.
Но в жизни этой, вольно иль невольно, 
Всегда был он – с черёмухой в руках. 
Во сне он вёл меня на старое гольф-поле 
И растворялся там, в закате, при лучах.
Любимый сон, как светлое виденье.
Прекрасный миг. Семнадцать милых лет. 
Проснувшись, возношу благодаренье, 
Что на пути моём был этот человек.
Газета «На сопках Маньчжурии»  НСМ, апрель, 2001 г.